Везде
Трансформация рациональности в цифровую эпоху
Оглавление
Аннотация Оценить Содержание публикации
Библиография Комментарии
Поделиться
QR
Метрика
Трансформация рациональности в цифровую эпоху
Аннотация
Код статьи
S207751800019817-7-1
DOI
10.18254/S207751800019817-7
Тип публикации
Статья
Статус публикации
Опубликовано
Авторы
Равочкин Никита Николаевич 
ORCID: 0000-0003-1247-8231
Должность: Доцент
Аффилиация: Кузбасская государственная сельскохозяйственная академия, Кузбасский государственный технический университет имени Т.Ф. Горбачева
Адрес: Российская Федерация, Кемерово
Выпуск
Том 17 Выпуск 2
Аннотация

В статье рассматриваются особенности трансформации рациональности в реалиях цифровой эпохи. Представлена природа трех вариантов рациональности – классический, неклассический и постнеклассический. Обосновано понимание, показаны сущностные черты и предложено авторское определение рациональности цифровой эпохи. Освещено комплексное влияние мегатрендов на понимание акторами мира и его последующие преобразования. В качестве ведущих характеристик новой рациональности выявлены контекстуальный и ситуативный элементы. Сделан акцент на невозможности тиражирования «когда-то» эффективных ментальных конструктов, что неизбежно подразумевает адаптацию идей социальных преобразований к новым реалиям и актуальным параметрам. Авторами продемонстрирован переход рациональности цифровой эпохи из области теории в прикладное назначение. Подчеркнута целесообразность использования различными акторами принципов сетевого подхода. Отмечена высокая степень влияния медиа и других передовых технологий. На практических примерах из политической сферы общественной жизни определены векторы трансформации рациональности в реалиях цифрового мира: «визуальность», «гедонизм», «прагматичность». В заключение приведены обобщения, составляющие собой теоретическую и методологическую основу для последующих исследований рациональности в цифровую эпоху.

Ключевые слова
рациональность, цифровая эпоха, контекст, актор, общество, идея, сеть, политика
Классификатор
Получено
21.04.2022
Дата публикации
29.06.2022
Всего подписок
11
Всего просмотров
382
Оценка читателей
0.0 (0 голосов)
Цитировать Скачать pdf
Доступ к дополнительным сервисам
Дополнительные сервисы только на эту статью
Преимущества сервисов
100 руб. / 1.0 SU
1 С момента своего генезиса философия занималась осмыслением специфики когнитивных процессов, понимание протекания которых в той или иной степени предопределяло успех познаваемости окружающей реальности. Одной из значимых установок познавательной деятельности субъектов является фундированный принципами разума рационализм, который, как известно из истории философской мысли, в зависимости от этапов ее развития позволяет выделить «классический», «неклассический» и «постнеклассический» варианты. Так, сущность первого среди них проявляется посредством утверждения тождества бытия и мышления. При этом важно указать, что при конституировании принципов и логики мышления бытие играет решающую роль. В дополнение к этому необходимо также отметить оптимистическую уверенность относительно имеющихся у субъектов возможности достичь единственную возможную истину в ее корреспондентской трактовке [11]. Классическая версия рациональности отталкивается от когнитивной пары «субъект – объект» с определяющей ролью последнего в приведенном отношении. В свою очередь неклассическая модель рациональности уже сосредоточивается на когнитивных способностях самих индивидов. Р.Ю. Рахматуллин связывает их приоритет над другими составляющими с их мощными объяснительными возможностями при формировании субъектом картины мира, отмечая, что сама рациональность лежит в основе познаваемой действительности [10].
2 Постнеклассическая версия рациональности в качестве своего ведущего принципа полагает предопределенность получаемого субъектом знания многочисленными социокультурными детерминантами в сочетании с аксиологическими ориентациями [8]. Специфика данной рациональности заключается в ее обусловленности индивидуальными маркерами («контекст», «ситуативность»), неповторимые сочетания которых обусловливают выработку и принятие субъектами конкретных нетиповых решений. По сути, главной идеей данной рациональности становится взаимовлияние «объективное – субъективное».
3 Постнеклассический тип рациональности в большей степени делает акцент на практическом приложении знаний применительно к той или иной сфере общественной жизни. Современные исследователи едины в своих взглядах насчет прагматического поворота, переориентировавшего рациональность субъекта с одних лишь познавательных интересов на социальные нужды и решение реальных праксиологических задач. Сегодня социальная философия все чаще указывает на такие базисные положения деятельности индивидов, как «инструментализм» и «функционализм», которые помогают сообразовывать их активность в соответствии с актуальными и злободневными задачами. Совершая целесообразную деятельность, любой актор может быть понят «как узловой пункт соотношения природы и очеловеченной природы» [9]. В представленной логике формируются многочисленные связи между природой человеческой (культура и общество) и естественной (Вселенная). На наш взгляд, в рамках постнеклассического понимания рациональности культуру и общество наиболее удачно интерпретировать как перманентно пополняющийся «guide book» реализации интеллектуальных сил и возможностей человека. Именно при таком понимании субъекты будут стремиться прорисовывать траектории своей деятельности по конструированию и ремоделированию социальных феноменов максимально эффективным образом, чему способствует учет имеющегося в их распоряжении богатого опыта.
4 Говоря иными словами, рациональность субъектов, имея достаточно сложную природу, предполагает необходимость самореализации индивидов в общественной системе и множестве совершаемых ими интерсубъективных взаимодействий. Применительно к этому П.П. Гайденко писала: «Вопрос о природе рациональности – не чисто теоретический, но прежде всего жизненно-практический вопрос. Индустриальная цивилизация – это цивилизация рациональная, ключевую роль в ней играет наука, стимулирующая развитие новых технологий» [3, c. 9]. Эта логика может быть эксплицирована на такие варианты постиндустриальных моделей социума, как «цифровое», а также «общество знания» [16]. Мы считаем, что в обеих версиях современного нам мира эффективность взаимодействий акторов в первую очередь напрямую связана с развитостью у них когнитивных способностей, тогда как, к примеру «информационное общество» предопределяет успех доступом субъектов к информации и банально может связать последний с местом рождения индивида. Сосредоточение в нашем случае на цифровом обществе определяется главным образом тем, что практики развертывания цифровизации по всему миру все еще недостаточно осмыслены на фундаментальном уровне. Стало быть, ряд действий акторов, совершаемых ими на данном этапе, не всегда отвечает прагматике современного мира, а совершаемые ими ошибки не способствуют должной эффективности, которая находится в зависимости от руководства рациональностью. Как уже стало понятно, цифровой мир формулирует самым различным акторам такую повестку, которая нацелена на понимание и практическое применение передовых креативных техник и прорывных технологий. Конечно же, рациональность цифровой эпохи в большей мере соответствует ее постнеклассическому пониманию, но все же является самостоятельным вариантом, пока еще не нашедшим своего концептуального оформления.
5 Для более полного описания и прояснения ее специфики обратимся к приводимым современными исследователями сущностным чертам, отчетливо проявляющимся в цифровую эпоху и тем самым конституирующим мышление акторов: (1) руководство логическими приемами и междисциплинарными методами; (2) приверженность поливариантности при целеполагании и целедостижении (отказ от бинарных оппозиций); (3) высокая степень влияния комбинаций ценностей на контекстуально воплощаемые социальные элементы; (4) стремление следовать актуальным нормам и правилам [1, с. 29].
6 В нашем стремлении представить интегральное понимание «рациональности цифровой эпохи» как таковой полагаем, что она может быть определена как коррелят мышления и деятельности субъекта по выбору эффективных концептов и инструментов для целесообразного совершенствования окружающей реальности с учетом нормативных измерений и нацеленностью на выигрыш. Сразу оговоримся, что под «выигрышем» мы имеем в виду не только экономический успех, но достижение агентами на практике желаемого результата в той или иной области его активности. По большому счету, такое понимание позволяет выйти за общепринятые трактовки рациональности, как «свойство культуры и/или человеческой практики». Более того, это существенно расширяет понимание рационального как абстрактной «меры человечности в человеке» и банального «средства упорядочивания (чего-либо)», не содержащих каких-либо отсылок на познавательную деятельность и ее приложения в сферах общественной жизни.
7 В дополнение к этому отметим, что в рамках выделения рациональности цифрового мира, вне зависимости от того, дополняет ли оно постнеклассическое понимание или же вовсе будет принято сообществом как самостоятельное, у представителей частных наук появляется рабочее определение, которое может быть уточнено в исследуемых ими областях и сущностях постигаемых процессов. В современном мире на передний план выходит осмысление процессов, так или иначе связанных с политикой, поскольку несмотря на усиление гражданского общества и транснациональных корпораций, именно властные акторы решают, какие именно правила игры задать другим социальным группам. Именно поэтому в данной работе мы сосредоточимся на рассмотрении проявлений метаморфоз рациональности в цифровую эпоху применительно к политике. Так, можно обозначить политическую рациональность, выделив из нее такие срезы, как «медиаузнаваемость» или же вовсе «победа на выборах» – оба из них применимы к обретению какой-либо власти. Такое свойство существенно отличает подуровни политической рациональности от экономической, поскольку акторы имеют различные установки как на познание закономерностей своих сфер, так и на их преобразование окружающей действительности [14,16]. И хотя оба субъекта, «политик» и «экономист», нацелены на получение достоверного знания, различия между воспринимаемой информацией (не говоря уже о практиках будущей деятельности) будут наблюдаться в логике и правилах построения концептуальных систем, саморегуляции и саморефлексии и производной отсюда оценке наличных условий.
8 В условиях нелинейной динамики современного цифрового мира рациональность предопределена беспрецедентными двуедиными сочетаниями объективного и субъективного. Порой наблюдаются такие картины, когда акторам достаточно сложно выявить преобладание конкретных влияющих на их деятельность детерминант, что объясняется их чрезвычайной изменчивостью и удельным весом в конкретном историческом моменте. Среди устойчивых параметров оформления и практического применения рациональности субъектов в цифровом мире можно выделить сами контекстуальные реалии и структурно-функциональные условия (с маркерами непредсказуемости, рисковости, сложностности), где индивиды планируют и осуществляют свою деятельность, а также неизбежные противоречия, возникающие как по поводу образа желаемого будущего и ввиду взаимоисключающих интересов, так и в процессе самой коммуникативной деятельности по производству, обмену и трансляции информации. Отдельно укажем на возможности современной эпохи по поводу ревизии и синтеза социальных идей, которые обретают новый потенциал, наглядно демонстрируя не только обязательный учет субъектами знания и образования, но и прагматический эффект ментальных конструктов, буквально позволяющий считать их применительно к социуму относительно «малыми инструментами большой силы» [15]. К субъективным вводным, вне сомнения, относятся сами способности акторов социальной интеракции получать, обрабатывать и использовать полученную информацию, то есть их когнитивные способности, дополненные моральными установками.
9 Итак, мы видим, что в рамках цифрового общества рациональность неизбежным образом трансформируется. Ускорение мирового развития и объективация порой самых неожиданных мегатрендов – все, что люди из разных уголков мира наблюдают буквально в последние несколько лет, переформатировало координаты социального бытия в общепланетарном масштабе. На этот счет Л.В. Баева утверждает, что векторы цифровой трансформации рациональности смещаются в сторону происходящей в сегодняшней социальной философии перестройке, имея направленность к визуальности, гедонизации и прагматизации. Центральный тезис Баевой можно интерпретировать как неминуемый отход от одних лишь теоретико-методологических аспектов фундаментальности рациональности в сторону максимального раскрытия ее прикладных возможностей [2]. В самом деле, ученое всеведение и нулевые эффекты от обладания каким-либо знанием не конгруэнтны императивам современного мирового развития. Таким образом, рациональность приобретает свое инструментальное (на)значение еще на микроуровне, начиная с практик повседневных взаимодействий индивидов и восходя до реализации в социальной ткани масштабных программ. Вне зависимости от области воплощения идей, именно аналитика самого элементарного уровня позволяет проследить траекторию общественного развития. В частности, для цифровой эпохи показательными являются многочисленные примеры активности самых различных сообществ, обеспечивших свое пребывание в сети по принципу «24/7» и продемонстрировавших материальную силу информационных технологий в различных регионах планеты.
10 Для происходящих в цифровом обществе социальных процессов значимым является тот факт, что формируемые в сознании индивидов образы и даже некоторые генерируемые идеи все чаще представляют собой не результаты активной их познавательной деятельности или же способности создавать знания. Они, как правило, представлены на манер неструктурированных совокупностей неотрефлексированной и созданной надындивидуальными субъектами информации, а то и вовсе могут представлять собой продукты искусственного интеллекта [5]. Все чаще неизбежны затруднения, связанные с верификацией получаемой информации, что закономерным образом ставит под сомнение достоверность многих воспринимаемых человеком знаний и, как следствие, приводит к нереализованным гносеологическим замыслам по причине дезориентации и затрат временных ресурсов на скепсис. Здесь также отметим и проблему соответствия информации критериям, которые бы позволили отличить данные, полученные рациональным путем, от тех, что люди воспринимают на основании веры, будь то мифология и/или религия.
11 Цифровой мир создал такие реалии, пребывая в которых люди завязаны на неограниченных потоках информации, с которыми большинство из них вовсе не способно справиться. Части информации, в том числе пригодной для практического применения, не удается обрести хоть какого-либо статуса ценности, поскольку социум находится в перманентных преобразованиях, при этом источники информации с нулевым эффектом могут получить дополнительный авторитет по причине их намеренной сакрализации. Даже исходя из этого, становится понятно, почему индивиды склонны совершать ошибки, транслируя в последующем последствия своего ошибочного выбора на более высокие уровни социального бытия. Пожалуй, сегодня многие акторы и влиятельные субъекты находятся на развилке выбора тех или иных знаний: отрицать рефлексию и объективировать себя или же реализовывать интеллектуально-критическое отношение к культуре в целом?
12 Воцарение детерминант стандартизации, технологизма и формализации принимаемых решений хоть и упростило процессы принятия решений, но на деле привело к тому, что игнорирование сетевого подхода к взаимодействиям и привычные когнитивные схемы попросту «не работают» в стремительно изменяющихся реалиях цифрового мира [15, 16]. На выходе мы получаем метаморфозы человека и его «машинизацию», случившуюся за счет подстраивания мышления к автоматам и упрощающим жизнь технологиям. В свою очередь критический ракурс позволит определить интеллектуальное отношение к действительности в творческой форме, что открывает индивидам возможности действительно сообразовать свою рациональность в постнеклассическом варианте успешного бытийствования в цифровом мире. Именно ситуативный аспект взаимосвязан с экзистенциально-персональными решениями, являющимися витальными уже на уровне повседневности. Конечно, в этих случаях мы уже не можем говорить о каком-либо слепом тиражировании неадаптированного к контекстуальным реалиям успешного опыта, но в то же время цифровой мир с выходом на первый план медиа не просто дает предпочтительные знания, но позволяет раскрыть горизонт использования огромного спектра инструментов и выйти за рамки ограниченной рациональности.
13 Отсюда априорными требованиями, предъявляемыми в части соответствия рациональности цифрового общества, являются перманентное развитие индивида и его нахождение в повестке цифрового мира. По нашему мнению, это позволяет человеку действовать осознанно и в зависимости от ситуации: (1) при получении информации и ее фильтрации, а затем (2) при выборе и адаптации наиболее эффективных поведенческих паттернов, что в целом и (3) предопределит продуцируемые им будущие смыслы. В таком случае рациональность сопрягается с выбором альтернатив, в наибольшей степени отвечающих интенциям субъекта по созданию и преобразованию тех или иных феноменов.
14 Цифровизация также способствует тому, что сегодня все большее значение имеют визуальные каналы трансляции информации [12]. Это является прямым следствием господствующей сегодня психологии эмоций, существенно влияющей на особенности рациональности цифровой эпохи. В связи с набирающей популярность практикой сопричастности субъектов к вкладу в преобразования окружающего мира и отмеченными Баевой тенденциями трансформация рациональности замещает теоретическое познание на удовлетворение потребностей и переживание новых чувств. Как следствие, природа рациональности в цифровую эпоху скорее связана с необходимостью ориентироваться не в результатах познавательной деятельности, но с поиском таких инструментов и практик, которые требуют удовлетворения потребностей и эмоций, зачастую не допуская их максимально отложенной реализации.
15 Применительно к практикам борьбы за власть показательным, на наш взгляд, будет действие теорий симулякров Ж. Бодрийяра и сборки М. Деланда. Господствующая постмодернистская максима «власть – знание» стремительно уступает позиции принципам удовольствия и привлечения внимания к конкретным формам существования. Логичным выглядит следствие о рациональности властных акторов цифровой эпохи, переориентированной на сознательное использование ресурсов ради радости и удовольствия. Сами же субъекты, являясь структурными элементами сети в каждой конкретной точке сборки, обладают полномочиями, которые позволяют организовать социальную структуру таким образом, чтобы одновременно находиться в медиа эффективно разрешать возникающие трудности свидетельствуя о проявлении принципа эмерджентности системы [6].
16 Целостное понимание рациональности цифровой эпохи весьма затруднительно без рассмотрения прагматичности и утилитарности. В самом деле, современные данные, вне зависимости от формы их медиарепрезентации, в большей мере связаны с эстетическими способами их упаковки. Тем не менее, если буквально пару десятилетий назад некоторая информация существовала сама-по-себе, то сегодня передовые технологии напрочь подчинили эти потоки выигрышу транслирующих их акторов. Стоит напомнить, что ранее люди создавали сайты различной сложности и наполняли их хоть какими-то данными – при этом они далеко не всегда стремились ни к экономическому, ни к социальному эффекту. Прагматизация и утилитаризация рациональности цифрового мира стремится увязать не только монетизацию размещенной в создаваемых субъектами медиапространствах массивах информации, но и высветить их деловое начало. Парадоксально, но понизившийся возрастной ценз на вход в медиавселенную создает множественные потоки внешне хаотичных потоков закодированных символов, при этом целевые аудитории все-таки умудряются обнаружить в них хоть какую-то логику, де-факто признавая авторитет создающих повестку цифрового мира акторов. Понятно, что сами цифровые технологии одновременно выступают инструментом гармонизации, коммерциализации и структуризации контента, побуждая индивидов искать новые и вместе с тем нетривиальные формы упаковки и репрезентации данных.
17 Интересующая нас сфера политики является примечательной в аспекте стремления акторов достичь максимальной выгоды. Одной из практик становится обращение к использованию ресурсов WOW-эффекта, напрямую или косвенно связанных с конкретным влиятельным субъектом. Синкретизм языка и политики позволяет властным акторам использовать самые разнообразные речевые формы и обороты, которые не просто становятся их визитной карточкой, но и прекрасно укореняются в сознании целевой аудитории, следовательно, хорошо запоминаются и безошибочно ассоциируются населением с тем или иным лицом.
18 Политический дискурс цифровой эпохи ориентирован не только к разуму, но к чувствам, эмоциям и их практическому переживанию электоратом. Будучи организатором коммуникации, властный субъект рассматривает массовую коммуникацию в плане консюмеризма. Однако рациональность такой коммуникации определяется возможностью и способностью реализации прав человека в рамках потребления произведенных товаров. Рациональность такого политического дискурса может быть понята через аналитику воспроизводства ритуальной для каких-либо групп коммуникации, выраженной в том числе и посредством стереотипных коллективных действий. Формируются коллективные мифы, с помощью которых оказывается возможным выстраивание эффективных моделей управления [16].
19 Анализируя современные примеры речевого поведения в политической сфере, А.П. Чудинов и М.В. Никифорова демонстрируют, что одним из наиболее действенных вариантов самопрезентации властных акторов, да еще в духе господства театральной мифологемы, становится выбор комической стратегии поведения. Для достижения желаемого прагматического эффекта политики все чаще удовлетворяют потребности электората по просмотру и даже участию в шоу. Разумеется, что наилучший для конкретного политического деятеля результат достигается при соединении слов и манеры подачи речевых единиц, для чего, например, используются выражения, основанные на двусмысленности пропозиций, требующих обязательного согласования содержания каждых лексем с учетом свойств адресатов [13].
20 Важнейшим свойством рациональности цифровой эпохи становится целесообразность деятельности всей системы масс-медиа и, как следствие, необходимость проработки взаимообусловленных и взаимодействующих факторов, определяющих принципы функционирования социальной системы. Так появляется дискуссионный момент, связанный со спецификой коммуникационных процессов между различными равнозначными субъектами. Однако именно учет коммуникативных оснований рациональности цифрового мира позволяет нескольким субъектам обозначить собственную идентичность и достичь варианта запланированного выигрыша, нежели это были упрощенные пары следствий «проигрыш – выигрыш». Коллективный успех обеспечивается и переносом взаимодействий в являющуюся атрибутом цифровой эпохи медиареальность, тем самым позволяя сформировать основания для возможности согласования преследуемых субъектами интересов.
21 Новые медиа цифровой эпохи обеспечивают нормативное закрепление принципов интерсубъективного взаимодействия и достижения индивидами адекватных современному мировому развитию целей и задачи. А.А. Зиновьев небезосновательно считал, что новым медиа удается одновременно сочетать «общественное мнение и гражданское общество», а также выступать «чем-то вроде “государства” для внегосударственной жизни общества» [4, с. 568]. В данном случае обозначается решение проблемы, связанной с отходом от упрощенного понимания реальности и дихотомическим делением на «свой – чужой». Постмодерн, фундированный комбинациями неожиданных аксиологических модусов, наглядно продемонстрировал, что вариантов сочетания оснований социального бытия и деятельности индивидов гораздо больше, чем два, один из которых всегда ведет в никуда. Медиареальность выступает средством согласования интересов и достижения ими консенсуса, учитывающего притязания сторон на успех [7]. Отсюда можно утверждать, что трансформация рациональности в цифровую эпоху нацелена на плюрализм смыслов, так активно производимых субъектами политических интеракций.
22 Подводя итоги исследования, можно говорить о том, что проходящая по различным векторам трансформация рациональности в цифровую эпоху существенно отличает ее новый вариант от классического, неклассического и постнекласического. В самом деле, влияние беспрецедентных вызовов в общепланетарном масштабе позволяет говорить либо о чисто цифровой рациональности, либо о версии ее постнеклассического понимания. Цифровой социум сосредоточен на личностно-экзистенциальном понимании рациональности, поскольку она в первую очередь ориентирована на прагматические, инструментальные и технологические факторы, обусловливающие бытие человека уже на микроуровне. Субъекты социальных взаимодействий вынуждены ориентироваться в огромном количестве информации, сортировать ее руководствуясь логикой, скепсисом и интенциями, релевантными к поставленным целям и задачам.
23 Примеры, рассмотренные в политической сфере, лишний раз подчеркивают факты практической ориентированности рациональности цифровой эпохи. Властные акторы создают и используют новые средства, отталкиваясь к примеру от организационных особенностей для эффективного разрешения возникающих трудностей. С учетом сетевого понимания современного общества, повышение эффективности структурно-функциональных условий зачастую осуществляется на основании принципа эмерджентности системы. Другой немаловажной особенностью рациональности цифровой эпохи становится проявление ее коммуникативной природы, существенно повышающей шансы на выигрыш сразу нескольких акторов за счет согласования интересов. Вне всякого сомнения, каждое из показанных направлений трансформации рациональности в реалиях цифровой эпохи требует своего более глубинного осмысления, поскольку наша задача была в прорисовке векторов ее метаморфоз. Однако именно высвеченная новая рациональность открывает возможности для беспрецедентного повышения функциональности социальных систем.

Библиография

1. Агафонова Т.П. Право и рациональность // Философия права. 2010, №5 (42).

2. Баева Л.В. Рациональность эпохи медиа: экзистенциально-аксиологический анализ // Ценности и смыслы. 2016, № 3 (43).

3. Гайденко П.П. Научная рациональность и философский разум. / М.: Прогресс-Традиция, 2003. – 528 с.

4. Зиновьев А. На пути к сверхобществу. / СПб.: Нева, 2004. – 601 с.

5. Иваненко А.А., Попов В.В. Особенности подхода к рациональности в информационном обществе // Вестник Таганрогского государственного педагогического института. 2008, № 2.

6. Красавин И.В. Устройство сборки, или симуляция онтологии у Мануэля Деланда // Социология власти. 2019, Т. 31, №2.

7. Кузнецова Е.И. Техногенная медиареальность: к проблеме рациональности // Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского. Серия: Социальные науки. 2013, № 1 (29).

8. Лубский А.В. Постнеклассическая рациональность и неклассическая модель социально-гуманитарных исследований // Научная мысль Кавказа. 2015, № 1 (81).

9. Мендрул М.Ю. Рациональность в контексте познания, науки и культуры // Вестник Приазовского государственного технического университета. 1997, № 4.

10. Рахматуллин Р.Ю. Неклассический рационализм как феномен европейской философии // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. 2017, №5 (79).

11. Рахматуллин Р.Ю., Семенова Э.Р. Классический рационализм: генезис и развитие // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. 2017, №3-2 (77).

12. Черных О.П. Критика рациональности информационной культуры // Вестник Московского университета. Серия 7: Философия. 2011, № 2.

13. Чудинов А.П., Никифорова М.В. Индивидуальный стиль политика сквозь призму комического // Филологический класс. 2019, №2 (56).

14. Щеглов Б.С., Павленко О.В. Интегральные характеристики социальной рациональности // Вестник Таганрогского государственного педагогического института. 2011, № 2.

15. Hay C. Constructivist institutionalism. / Oxford: Oxford University Press, 2006. – pp. 56-74.

16. Ravochkin N.N. Political ideas discourse in network society // The European Proceedings of Social & Behavioural Sciences EpSBS. – 2019. – pp. 2657-2663.

Комментарии

Сообщения не найдены

Написать отзыв
Перевести