Везде
Метаморфозы антропологического дискурса в цифровую эпоху
Оглавление
Аннотация Оценить Содержание публикации
Библиография Комментарии
Поделиться
QR
Метрика
Метаморфозы антропологического дискурса в цифровую эпоху
Аннотация
Код статьи
S207751800021776-2-1
DOI
10.18254/S207751800021776-2
Тип публикации
Статья
Статус публикации
Опубликовано
Авторы
Равочкин Никита Николаевич 
ORCID: 0000-0003-1247-8231
Должность: Главный научный сотрудник
Аффилиация: Сибирский государственный медицинский университет Минздрава России
Адрес: Российская Федерация, Кемерово
Выпуск
Том 17 Выпуск 3
Аннотация

В статье рассматриваются особенности трансформации антропологического дискурса в реалиях цифровой эпохи. Представлено, что до настоящего времени каждая эпоха предлагала несколько редуцированную и упрощенную модель человека, на которого воздействовали детерминанты, имеющие одну природу. Автором зафиксированы основные черты постмодернистской мысли, составляющих комплекс влияющих на бытие человека факторов. Прослежено, как человек цифровой эпохи способен самостоятельно формировать себя, при этом обосновано, как он теряет свою субъектность. Обосновано, что возрастание противоречий также не устраняется благодаря владению информацией. Выявлены характерные черты новых ценностей и возможностей цифровой эпохи. Определена прямая зависимость человека и его социального успеха от освоения технико-технологическими достижениями и владения ими, а также учтено влияние масс-медиа. Обозначены формы сегрегации человека и траектории дегуманизации. В заключение приведены обобщения, составляющие собой теоретическую и методологическую основу для дальнейшего концептуального осмысления человека в цифровую эпоху.

Ключевые слова
человек, цифровая эпоха, контекст, медиа, общество, сеть, техника, информация
Классификатор
Получено
11.08.2022
Дата публикации
24.09.2022
Всего подписок
11
Всего просмотров
216
Оценка читателей
0.0 (0 голосов)
Цитировать Скачать pdf
Доступ к дополнительным сервисам
Дополнительные сервисы только на эту статью
Преимущества сервисов
100 руб. / 1.0 SU
1 Институционализация антропологического дискурса в философии первой половины ХХ столетия позволила расширить фокус глубинных проблем и, по сути, вывести фундаментальные исследования на новый уровень. В противном случае мы могли бы говорить о несколько удручающем статусе целого ряда предельных обобщений, поскольку восприятие и освоение мира в первую очередь принимает именно человекоразмерное значение. На наш взгляд, такая логика позволяет считать, что как ни была бы оригинальна та или иная теория, ее действительная польза может подвергаться сомнению, поскольку не учитывает потребности человека как главного заказчика достижений интеллектуального поиска. Очевидно, что изменение понимания человеческой природы и его места в мире определяет трансформацию релевантных ему дискурсов.
2 Конечно же, каждая историческая эпоха и до этого предполагала и предлагала неповторимое понимание природы человека, обусловленной уникальными комбинациями имеющихся в эмпирических контекстах оснований. Переходя же к современному обществу, зафиксируем его повышенную рисковость за счет хотя бы объективации нелинейной динамики в общепланетарном масштабе. Так, любой распространенный феномен, к примеру, «информационная среда», может иметь амби-, а то и поливалентные оценки, являясь не только картой миропонимания, но и до определенной степени нести в себе агрессию и риски по отношению к вполне конкретным пользователям [10]. Отсюда можно утверждать, что любой человек не только живет в созданной для себя технической среде, пользуясь достижениями информатизации, но и оказывается «существом информационным», чье бытие в значительной степени детерминировано вновь и вновь создаваемыми многочисленными продуктами цифровизации, не освобождающими, но подменяющими его свободы и задающими некоторое количество вариантов осуществления выбора. Выходит, диджитализация и механизмы трансляции ее достижений запускают целую совокупность мегатрендов становления будущей цифровой цивилизации, определяя главным образом сущность самого человека. Цифровой мир-контекст приводит к новым экзистенциальным проблемам, вследствие чего внимательное прослеживание и составление описаний глобального развития дополняются необходимостью понимания воздействия его нагрузки на существование человека. В целом, вдумчивый анализ изменений в антропологическом дискурсе позволит предложить полидисциплинарное видение проблемы, то есть не только теоретически определить актуальное положения человека в сегодняшнем мире, но наметить модусы его существования в производной от цифровизации многомерной системе связей и отношений.
3 Опыт осмысления влияния историко-культурных событий на интеллектуальные поиски свидетельствует о том, что одной из важнейших детерминант произошедших к настоящему времени трансформаций с антропологическим дискурсом стал «Лингвистический поворот». Напомним, что в рамках этого явления произошли концептуальные изменения, затронувшие само предметное поле философского анализа, которое перешло в область анализа языковых норм. Новое понимание реальности способствовало воплощению витгенштейновских идей о «языковых играх», согласно чему выход за пределы языка при соответствующем оперировании знаками не представляется возможным [13, c. 181]. При этом те или иные коммуникативные ситуации предполагают использование различных слов в неповторимых контекстах, что, разумеется, никоим образом не способствует прояснению понимания сущности человека.
4 Рецепция положений аналитической философии, как одного из наиболее авторитетных идейных истоков современной культуры, привела к вполне закономерным следствиям и формированию постмодернистской философской мысли, где дискурсы основаны на отрицании прежних принципов, в то время как выдвижение новых воспринимается неуместным и невозможным. Нарративы мыслятся в качестве мнений, а не фактов, что определяет утрату человеком былой устойчивости при анализе произошедших с его сущностью метаморфоз. Анализ связанных с постмодернистским осмыслением человека работ позволяет установить несколько принципиальных моментов:
5
  1. Человек поступательно подходит к осознанию уже отмеченной нами сжимающейся независимости, вплоть до признания отсутствия прежних свобод, детерминированного многочисленными внешними факторами, а также новыми практиками и формами деятельности. Более того, человек и его внутренний мир сопряжены с дискурсивными практиками, которые в значительной степени определяют способы его социального и персонального бытия. Получается, субъект предстает как некий результат конвенции социальных практик конкретной культуры и более не способен выйти за рамки влияющего на него контекста.
  2. Говоря о биологических и социальных желаниях индивидов, обнаруживаем, что те или иные стремления оказываются вплетены в системы коммуникаций самых различных уровней, в которых они существуют. Именно так многие ученые высвечивают лингвистические, информационно-коммуникативные и технико-технологические параметры, конституирующие сущность современного общества. В самом деле имеющиеся на сегодняшний день достижения способны интегральным образом определить векторы развития человека и очертить рамки его действий, что, в конечно счете, позволит сформировать его потребности и создать объекты для их удовлетворения. В частности, сама телесность может быть сформирована благодаря применению вполне конкретных технологий, созданных для лечения болезней или же вовсе для проектирования новой эстетики представителей Homo Sapiens.
  3. Резкий рост легкомысленного и недальновидного консюмеристского, вплоть до хищнического, отношения к окружающей среде, основанного на когнитивной паре «многоуровневый престиж – экологические угрозы».
  4. Так называемая «смерть автора» разрушает непоколебимый до недавнего времени статус привычных когнитивных схем и представлений о человеке как таковом. В содержании нарративов зачастую сложно найти устойчивые связи и определяющие принципы и нормы, которые бы позволили обнаруживать в человеке постоянно существующий и регистрируемый субъект. На практике описанное положение дел приводит не просто к каким-либо частным затруднениям, но порой вовсе доводит до невозможности являться субъектом, вступающим в общественные отношения. В обозначенной логике человек перестает быть социальным существом, но при этом сохраняет за собой право быть индивидуализированным субъектом, в котором социальность оказывается производной от направлений, особенностей и форм его повествований и самоидентификации.
  5. Многие принципы и нормы прошлых культур и эпох воспринимаются и оцениваются в качестве тоталитарных, что приводит к их отрицанию или же вовсе полному отказу от тех или иных социальных регуляторов. Здесь следует сказать, что личная уникальность и кажущаяся свобода действий попросту оказываются лишенными своей теоретической базы, а это в свою очередь обратному – утрате персональной идентичности [12, 17-21].
6 Тем не менее, наступившая цифровая эпоха, которая пронизана недостаточно критически осмысленными практиками, тенденциями и феноменами, дает нам ясное понимание смещения антропологического дискурса. Современные интеллектуалы не стремятся обращаться к былым фундаментальным основаниям индивидуального и коллективного бытия человека, предпочитая руководствоваться логикой новых подходов, в рамках которых индивиды стремятся к самовыражению, а основания, как правило, обнаруживаются в описывающих нормах, в то время как аскриптивные регуляторы практически полностью исключаются [3, 22, 23]. Подобные сценарии нормативных интерсубъективных взаимодействий оказываются нарушенными, что не способствует естественному совместному существованию человека. Таким образом, антропологический дискурс цифровой эпохи дает нам основания для полагания человека итогом многомерного и сложностного самоформирования, который, однако, далеко не во всех ситуациях и не в полной мере способен быть участником различных социальных процессов, поскольку периодически ему попросту не на что опереться в общественной среде.
7 Итак, цифровой мир, фундированный противоречиями, не дает человеку отстаивать себя в качестве уникального и самостоятельного существа. Возникает весьма интересная антиномия: с одной стороны, субъект якобы способен к полноценному выражению себя в различных формах и способах индивидуального существования, но в то же время результаты подобного направленного на себя творчества уже не гарантируют прежнюю уверенность в эффективности данных практик. Это с легкостью объясняется тем, что окружающие (1) сами оказываются неспособными к восприятию создаваемых человеком моделей и саморепрезентаций и/или (2) не желают, а то и вовсе отказываются принимать те или иные персональные паттерны. В итоге антропологический дискурс эпохи цифровизации в определенной степени выражает не что иное, как катастрофу личностного бытия, напрямую связанную с повышенными рисками утраты человеком самого себя в появившихся системах координат и перманентно формируемых пространствах. Неспособность и нежелание самосконструированных субъектов искать точки соприкосновения и достигать компромисса по принципиально важным основаниям коллективного существования – вот один из главных маркеров современного мира. По нашему мнению, обозначенный кризис может привести к экстраполяции соответствующих тенденций в глобальном масштабе и, к примеру, способствовать деструкции целого ряда социальных порядков и систем государственного управления.
8 С учетом контекстуальных реалий цифрового общества наиболее вероятна трансформация человека в некоторый «Homo Informaticus», что в свою очередь предполагает возможность становления человека как субъекта, способного к формированию различных сетевых сообществ. Не уходя в оценочные суждения, остановимся на следующем принципиальном моменте. Используя передовые технологии для взаимодействия и обмена актуальной информацией, человек буквально обретает такие свойства цифрового мира, как «анонимность», «визуальность», «гипертекстуальность» и «интерактивность», что существенно изменяет способы его существования [14]. И хотя данный перечень характеристик не претендует на полноту и универсальность, но имеющиеся взаимные связи между позволяют нам считать, что стремления человечества к этим наиболее жизнеспособным вследствие конгруэнтности вызовам цифровой эпохи повышают общую эффективность его существования. В результате индивиды могут конструировать собственную действительность и обретать свою сущность в рамках индивидуально одобряемых нравственных категорий и поведенческих паттернов.
9

Применительно к этому В.И. Курбатов и О.М. Папа вообще отмечают, что Homo Sapiens становится своего рода «информационным трансформером», поскольку такая резкая смена «человеческих способов существования выражается в информационном конструировании самим себя актора глобального информационно-коммуникационного взаимодействия» [5, с. 47]. Дух цифровой эпохи, окрашенный стремлением к созиданию и сопричастности, которым большинство людей придают первостепенную значимость и вследствие чего они осознают удовлетворенность своим бытием отражает всю богатую палитру реализации человеком своей миссии. При этом для людей цифровой эпохи важно, что процессам конструирования поддаются не только они сами, но и их окружение, главным образом благодаря общности вкусов и мнений, а также окружающие пространства, где удается воплотить сколько-нибудь релевантные формы собственных внешних проявлений. Даже невзирая на многочисленные факты иллюзорности и ошибочных идентификаций реализации своих замыслов, которые щедро дарит цифровизация, современный человек стремиться реализовывать на практике самые неожиданные комбинации и модификации идей. Это дает основания полагать, что в реалиях цифровизации индивиды пытаются выставить на первый план такие черты своего характера, как активность, интенциональность и созидательность, тем самым пытаясь в очередной раз сформировать вокруг себя желаемую архитектонику.
10 В то же время любая активность в цифровом мире невозможна сама-по-себе, поэтому мы убеждены, что рассматриваемый нами антропологический дискурс необходимо-таки дополнить положением о принципиальной значимости информации и знания. Несомненно, что эти объекты также структурируют основания человеческого бытия: индивидуальные и социальные пространства детерминированы массивами информации и совокупностью производных от них знаний [15]. Важным представляется и тот факт, что современный антропологический дискурс в качестве приоритетной задачи ставит качественное преобразование ценностных оснований существования человечества. Де-факто новый модус цифрового бытия невозможен без информации и знаний, которые являются надежным инструментарием для ревизии стремительно устаревающих мировоззренческих установок, оставляя без надежд на социальный успех целые группы не пожелавших адаптироваться к изменяющимся контекстуальным реалиями индивидов.
11 Остановимся на важном моменте, касающемся использования информации, применения нетривиальных знаний и выбора цифрового способа существования. Нетрудно догадаться, что возможности цифрового мира несут в себе как позитивные, так и негативные социальные следствия, правда, в сравнении с феноменами индустриального общества, гораздо более высокого порядка с позиции успеха и неудач. В частности, освоение новейших технологий предоставляет субъекту общественных отношений возможности бытийствовать по хорошо известному принципу «24/7», поскольку человек может подключаться к практически бесконечному количеству информационных каналов и существовать в цифровой форме. Внутренний мир человека при восприятии информации и последующем структурировании знаний закономерным образом наполняется новыми формами отношений и ценностями. В антропологическом приложении позитивным представляется превращение человека в постоянно совершенствующего архитектора себя и мира с достаточно широким кругозором. Вместе с тем определенные риски и угрозы сопряжены с тем, что технологическая сфера накладывает рельефные отпечатки на способы достижения форм такой самореализации, существенно предопределяя и ремоделируя нормы социальной жизни. Такие принципы и регуляторы человеческого общежития приводят к невозможности обретения самостоятельности превалирующей части людей, которые теряют свою субъективность и переходя в инобытие «цифрового фантома» как суммативного, организованного по принципу patchwork`a, итога воздействия информации, знаний и передовых технологий, дополненного его интерсубъективными связями [5, с. 48]. Человек цифровой эпохи находится в незавидном положении. Он буквально вынужден балансировать между полной самостоятельностью в процессе формирования собственной сущности и полным ее отсутствием, полученной на основании комплексного воздействия информационных, когнитивных и технико-технологических детерминант и соответствующих форм отчуждения [2, 11]. Однако восприятие находящихся в различных эмпирических, в том числе, виртуальных, контекстах индивидов выходит за рамки логики бинарных оппозиций, размывая упрощенные палитры «белое – черное», предлагая исследователям-антропологам куда больше тонов.
12 При этом не следует придерживаться крайне негативных настроений, согласно которым современный антропологический дискурс находится в безысходности. Даже теряя себя, человек не исчезает полностью, но расширяет сферу своего существования не только в наличной реальности, но и переходит в виртуальный уровень, мир симулякров и прочие действительности, создаваемые при помощи цифровых технологий. В этом плане многообразие сфер позволяет выйти за излишне односторонние подходы к пониманию сущности человека в дискурсах предыдущих эпох: «человек экономический» или «человек играющий». В этих концепциях индивиды трактуются как существа, стремящиеся удовлетворить лишь какую-то одну группу потребностей, вне зависимости материальные или же духовные, а для кого-то, конечно, и вовсе по поводу самореализации. Вместе с тем, справедливым будет отметить, что представленные описания существования индивидов мыслятся как идеации. Однако это вовсе не отменяет многочисленных фактов того, что упрощенные конструкции осмысления человека на основе реализованной или же нереализованной приоритетной группы потребностей снижают общую возможность более адекватного самовосприятия и понимания себя как самодостаточного существа, которое способно ориентироваться не только на достижение узких выгод, но и являться социально приемлемым и духовно развитым существом.
13 Применительно к вышеописанному обратимся к И.А. Сорочайкину. Этот исследователь показывает, что цифровой человек обладает набором принципиально новых ценностных ориентаций, определяемых уровнем и спецификой технико-технологического развития, а также нелинейной динамикой современного мира. Мы также солидарны с ним, что общие представления об угнетенном положении индивидов текущего исторического отрезка преувеличены: человек не утрачивает себя полностью, но перед ним открывается широкий спектр возможностей преодоления единственного сценария своего возможного бытия [16]. С уверенностью можно сказать, что для «Homo Digital» характерны стремления к более комфортному существованию, наполненному современными технологиями. Закономерно, что в отличие от других исторических периодов, большинство людей цифровой эпохи освоили наиболее важную компетенцию – понимание первоначального смысла техники, состоящего в облегчении жизнедеятельности человека. Именно эти средства становятся основанием для получения социальными субъектами способности к эффективному и полноценному коллективному бытию, автоматизации информационно-аналитической работы, формулированию новых оценок по отношению к реальности и ее преобразованиям, пересмотру и инициации новых практик. Как следствие, социальная активность человека и его поведенческие паттерны определяются способностями по работе с -, управлению тем или иным образом закодированными данными. Вместе с этим антропологический дискурс в цифровую эпоху по умолчанию задает необходимость учета статуса человека в условиях современных технологий – и здесь объективируется плюрализм траекторий, также имеющих позитивные и негативные моменты абсолютно для каждого индивида. Среди первых обнаруживается появление высококвалифицированных специалистов способных предложить адекватные ответы на новые вызовы, в результате чего целый ряд государств может рассчитывать на желаемые сценарии эволюционного и даже опережающего развития [6, с. 148–150].
14 Помимо этого, наличие такого рода интеллектуалов-практиков предполагает переформатирование привычной стратификации, тем самым создавая новые профили связанной с цифровым социумом деятельности. Это и социальный инжиниринг, и множество самых различных сфер IT-деятельности, и новые управленцы – все они не просто готовы функционировать в реалиях цифровой цивилизации, но и предлагать нетривиальные идеи для поступательного общественного развития. Разумеется, такая логика предполагает трансформацию положения человека на рынке труда: в различные сферы трудовой деятельности все больше внедряются киберфизические системы, замещающие живого работника. Человек поставлен перед выбором: он вынужден приобретать новую квалификацию, соответствующую современным веяниям или оставаться безработным. Резкие метаморфозы положения человека указывают на такое фундаментальное основание, как перманентная необходимость к адаптации в современных реалиях. Во всем этом коренится расширение предметного поля современного антропологического дискурса, подразумевающее необходимость изучения положения человека не только как телесной оболочки, которая может быть использована обществом. Отныне индивиды рассматриваются как системы социально значимых компетенций без отрыва от всевозможных связей и отношений, содержание которых, следует полагать, также претерпело существенные изменения.
15 Маркерами негативизации понимания человека в современной нам цифровой эпохе становятся рассуждения и аргументированные выводы по поводу трудно предсказуемого прогнозирования эффективных моделей поведения субъекта, которое отныне подвергается комплексному воздействию новых и весьма неожиданных детерминант. В первую очередь речь идет о цифровых формах причинных связей. Так, человек, обретя новый цифровой статус, вынужден подчиняться дополнительным алгоритмам сообразования своей активности. Можно сказать, что происходит «закабаление» человека, основу которого составляют неожиданные комбинации форм цифрового взаимодействия, а когда-то приемлемые модели активности и контактирования не способны привести к желаемым эффектам, поскольку были созданы без учета цифровых реалий. Homo digital подвергается сегрегации, основанной на персональной идентичности. Техника становится настолько мощным манипулятивным инструментом, что способна навязать человеку целый набор признаков, широкое распространение которых привело к потере индивидуальности, что нивелировало их личные желания, интересы и мотивы, уподобив массы людей друг другу [7].
16 Одной из форм подобной сегрегации человека в цифровом обществе справедливо полагать принудительное разделение на виртуальные группы по идеологическим основаниям. И если недавно два абстрактных человека могли вовсе выступать антагонистами, то теперь за счет способностей социальных инженеров цифровой эпохи по объединению, казалось бы, взаимоисключающих целей и ценностей, эти люди будут придерживаться общих взглядов за счет более высокого ранга потребностей, который удалось артикулировать и донести создателям конкретных сообществ.
17 Известным фактом является положение, согласно которому важным средством формирования идеологии становятся СМИ. В современном обществе таковыми становятся виртуальные и цифровые формы донесения информации, в частности – Интернет. Ресурсы глобальной сети крайне высоки и не требуют прежних затрат на формирование общественного мнения и идеологий конкретных социальных групп. Такая минимизация затрат стала возможной за счет технологий Big Data, дающих возможность изучения общественного мнения, основываясь на автоматизации аналитики потребляемого пользователями контента. Некоторые исследователи современных масс-медиа пришли к выводу о том, что «идеологические взгляды пользователей образуют лево-правую модель потребления новостей. Пользователи с противоположными радикальными взглядами используют различные сетевые ресурсы, практически не пересекаясь на сайтах с идеологически однородной аудиторией. Это вызвано желанием ограничиваться ресурсами, поддерживающими их собственную точку зрения» [9, с. 45–46]. На основании получаемых данных можно формировать определенные детерминанты поведения человека. Новые определители поведения и положения человека основаны на том, что на основе получаемых из глобальной сети запросов информации контекстуальным образом подбираются те или иные сочетания данных, не просто репрезентирующих, но в последующем моделирующих и предсказывающих траектории мировоззрения каждого конкретного индивида. Цифровое общество позволяет сформировать в человеке набор аксиологически приемлемых конструкций, существенно расширяющих поле возможного влияния на него, но тем самым снижающих его шансы на социальный успех. «Информация как каркас каждого человека» – вот еще один универсальный тезис современного антропологического дискурса, однако точность и полноценность его применения зависит от умения исследователя погрузиться в эмпирические контексты и изучить общественные устои в сопряжении с влиянием масс-медиа.
18 Следствием цифровизации общественной жизни становится еще одно основание всестороннего осмысления человека – дегуманизация. Говоря предметно, переход от ориентированного на потребности индивидов общества к цифровому оперируется благодаря импелементации в социальную ткань и межсубъектные интеракции множества технических приборов и систем электронного общения, буквально вымывающих человека из устоявшихся отношений. В этом мы соглашаемся с мнением, что Homo Sapiens «станет частью математического уравнения, по которому будет рассчитываться перераспределение общественного богатства на основе исключительно количественных данных» [8, с. 44]. Одна из ведущих ролей человека в цифровом обществе усматривается в том, что отныне он выполняет функции абстрактного «социального клиента», претендующего на определенную часть услуг.
19 Де-факто, речь уже не о действительном человеке как участнике общественных процессов, который обладает неповторимыми, социально значимыми и реализуемыми качествами. Человек приобретает набор «клиентских» свойств и все чаще напоминает усредненный субъект, на которого оказывается определенный вид влияния. При этом, если на предыдущих стадиях общественного развития люди взаимодействовали с поставщиками предлагаемых услуг непосредственно, то теперь такие контакты принципиально не являются необходимыми. Происходит максимальное отчуждение человека, а привычные взаимодействия благодаря цифровым технологиям все чаще переходят в удаленную форму [4]. Представленное положение дел оформляет каскад самых разноплановых производных экзистенциальных и социальных вызовов и проблем.
20 Помимо всего прочего, возникает и другая негативная черта рассматриваемого антропологического дискурса – цифровое неравенство. Диспозиционные предпосылки технико-технологического развития связываются с тем, что у субъектов цифровых отношений имеются равные возможности по получению и трансляции информации и знаний, однако реальное положение дел свидетельствует, что часть информации скрывается от массового пользователя и попросту оказывается для него недоступной. В процессе анализа геополитического аспекта данного процесса А.В. Гольев отмечает, что на основании неравномерной дистрибуции данных возрастают шансы разворачивания информационных войн. На наш взгляд, эта логика помогает описать и положение отдельного человека, для которого наличие необходимой информации определяет его будущее существование как подчиненного или властвующего субъекта [1]. Более того, именно цифровое неравенство позволяет владеющим большими потоками информации субъектам навязывать стереотипы миропонимания остальным массам, оставляя их подчиненными не только в идеологическом, но и в информационном плане.
21 Исходя из проведенного исследования, мы зафиксировали несколько ключевых направлений метаморфоз антропологического дискурса в цифровую эпоху. Контекстуальный анализ теоретических источников и эмпирических реалий позволил сформировать некоторую совокупность положений, описывающих положение, сущность и способы существования человека в цифровом обществе. Векторы трансформации всестороннего изучения человека связываются с технико-технологическим развитием и соответствующими перевоплощениями социальности, что неизбежно влечет за собой проанализированные концептуальные сдвиги в понимании человеческой природы. И хотя наиболее общие принципы трактовки Homo Sapiens все еще сохраняются, мы диагностировали расширение предметного поля современной антропологии за счет включения качественно иных теоретических регионов ввиду адаптации традиционного содержания под появившиеся условия.
22 Отступление от бинарных оппозиций в выдвигаемых антропологами оценках и умозаключениях – вот центральное положение появившегося цифрового модуса бытия человека, когда привычное «негативное – позитивное» укладывается в более широкую палитру, по сути, предлагая неповторимые варианты для каждого. В качестве еще двух краеугольных камней назовем тезисы (1) о свободе самоформирования человека в цифровой среде, выраженной в том, что такое воплощение каждого социального субъекта является результатом обусловленной конструктивизмом природы; (2) о комплексной детерминации активности человека передовыми технологиями и производными отсюда цифровым неравенством и дегуманизацией.

Библиография

1. Гольев А.В. Информационное неравенство: геополитический аспект // Вестник Московского государственного лингвистического университета. 2012, № 658.

2. Гоноцкая H.B. Отчуждение: сущность, истоки, современные модификации // В сборнике: Философия и социальная теория. сборник научных трудов. Московский государственный университет им. М.В. Ломоносова, Факультет государственного управления, Кафедра философии гуманитарных факультетов. – Москва, 2004

3. Ерохин В.С., Ерохина Н.В. Идентификация нормативности в нарративном подходе: преимущества и недостатки // Гуманитарный вектор. 2020, Т. 15, № 4.

4. Кузнецов Н.В. Всеобщая цифровизация и социальные риски // Общество: политика, экономика, право. 2020, № 10 (87).

5. Курбатов В.И., Папа О.М. «Homo Informaticus» - человек информационной эпохи: характерные черты // Гуманитарные, социально-экономические и общественные науки. 2017, № 1

6. Малинина Т.Б. Человек в цифровую эпоху // Проблемы деятельности ученого и научных коллективов. 2018, № 4 (34).

7. Малинина Т.Б. Человек в контексте социальных изменений четвертой промышленной революции // Наука и бизнес: пути развития. 2018, № 3 (81).

8. Малышева Г.А. О социально-политических вызовах и рисках цифровизации российского общества // Власть. 2018, Т. 26, № 1.

9. Мартьянов Д.С., Быков И.А. Идеологическая сегрегация и цифровое неравенство в российском Интернет-сообществе // Социодинамика. 2018, №4.

10. Микайлова И.Г. Глобальная цифровизация социокультурного воспроизводства: «deus ex machina» или конец эры человека? // Социальные новации и социальные науки. 2021, № 1 (3).

11. Нарыков Н.В., Дементьев С.А. Человек в информационной среде современного общества: амбивалентность природы и сущность информационного человека // Философия права. 2017, № 1 (80).

12. Попкова Н.В. Антропология техники: Проблемы, подходы, перспективы. – М.: URSS, 2011. – 352 с.

13. Попкова Н.В. Трансформация антропологического дискурса в современном обществе // Мир психологии. 2017, № 4 (92).

14. Саенко Л.А., Егоров М.В. Интернет-пространство как фактор формирования сетевого сообщества // Историческая и социально-образовательная мысль. 2015, Т. 7, № 1.

15. Семяновская Е.С. Соотношение концептов «знание» и «власть» в философских исследованиях Мишеля Фуко // Преподаватель XXI век. 2013, № 3-2.

16. Сорочайкин И.А. Человек в эпоху цифровой реальности // Эксперт: теория и практика. 2021, № 4 (13).

17. Сыров В.Н. К вопросу об особенностях формирования распространения и трансляции памяти в сетевом пространстве // Вестник Томского государственного университета. 2021, № 462.

18. Сыров В.Н. Роль морального принципа в формировании и функционировании идеи ответственности // Вестник Томского государственного университета. Философия. Социология. Политология. 2021, № 62.

19. Сыров В.Н. Умер ли автор: когда необходима авторская перспектива? // В сборнике: История. Семиотика. Культура. сборник материалов Всероссийской научной конференции с международным участием. 2017.

20. Хитрук Е.Б. Практики устыжения в социальном дискурсе // Вестник Томского государственного университета. 2014, № 384.

21. Хитрук Е.Б. Проблема насилия в контексте гендерной методологии: социально-философский анализ // Вопросы философии. 2020, № 10.

22. Ogleznev V.V. Ascriptive legal language and its origins in the speech act theory // Tomsk State University Journal of Philosophy, Sociology and Political Science. 2019, № 48.

23. Ogleznev V. The nature and potential applications of contextual definition in philosophy of law // Filosofija, Sociologija. 2021, Vol. 32, № 1.

Комментарии

Сообщения не найдены

Написать отзыв
Перевести